Картины Карибского края (морские заметки)

Оглавление:

1. Дорога 
2. Великие эпохи  
3. Байа – 46
4. Острова
5. Лес дождя
6. Океан и море
7. Гримасы навигации
8. Майфренды
9. Карибский стол
10. Господа шкипера
11. Бухта Валилабу

Гримасы навигации

Определяться на море, т.е. знать свои координаты и точку на карте, надо всегда. Как говорил Леша:
Если солнце село вечером,
Моряку бояться нечего.
Если село поутру –
Моряку не по нутру.
Иначе, надо всегда знать, где ты в этом мире. В этом смысле для всех шкиперов показательна история, приключившаяся с нами на четвертый день. Накануне мы, идя на Бекуа, в тумане потеряли берег, а когда нашли, увидели залив, аэропорт и решили, что мы уже на Бекуа и пришли. На самом деле мы оказались на южной оконечности Сент-Винсента, где тоже есть похожий залив и аэропорт. После 8-ми часового перехода мы не определились по GPS, понадеявшись на схожесть ландшафта и ориентиров.
В этом неведении мы провели вечер и ночь на якоре, а утром вышли, как нам казалось, с Бекуа на Мустик. Я был шкипером в этот день. Через полчаса я пошел определяться и встал в тупик. По моим расчетам, мы должны были уже пройти южный траверс Бекуа, но GPS показывал, что мы только подходим к северному его мысу.  Я позвал Лешу и поделился ситуацией.
- Ну что тебе непонятно – бодро начал он, беря циркуль и плоттер – вот остров, вот мы, мы вышли отсюда, вот наш курс… нет, погоди, вот мы, вот курс… стоп… не понял… еще раз! Значит, широта… градусы…минуты, секунды в пень… опять не понял. Вообще ничего не понял.
Он поднял голову и увидел остров, медленно проплывающий по левому борту и спросил:
- А это еще что такое?
Понадобилось еще минут пятнадцать, пока вся команда не осознала, что мы  окончательно перестали понимать, где мы идем. При этом главной ложной посылкой было то, что утром мы вышли из Бекуа, в то время как мы вышли из Сент-Винсента, но об этом никто не догадывался.
- Я понял! – осенило Лешу с отчаяния – кто-то вчера тыкал в GPS и сдуру нажал опцию «man over board» и он (GPS) сохранил координаты этой точки. Вот он и ходит вокруг нее!
Мысль была смелая. Ну, допустим, GPS и сохранил координаты точки, но тогда он должен их и держать, а не ходить вокруг, как кот возле дуба. Но в тот момент это никому не подумалось. А подумалось о Львовиче, зная его пытливый ум и страстишку к приборам.
- Ничего я не нажимал – сказал Львович неуверенно в ответ на взгляды, обращенные к нему. Сам то он в душе допускал, что мог что-то ткнуть после пятой рюмки, хотя этого и не помнил. Тут же Леша нашел инструкцию к GPS на собачьем французском языке и начались пытки невинного прибора.  Что только с ним не делали.
И вырубали полностью питание.
- Пусть остынет – говорил Леша.
Отключали от антенны.
- Лишим памяти – зловеще говорил Львович.
Нажимали все комбинации меню и пробовали немыслимые сочетания кнопок. Все было тщетно. GPS, как партизан на допросе, стоял на своем.  Он явно решил умереть, но сохранить верность своей страшной джипиесовской клятве показывать те координаты, которые дает спутник.
Тут у меня родилась гениальная мысль, что врет не только GPS, но и спидометр и что мы прошли не 10 миль, как он показывает, а все восемнадцать и находимся мы сейчас на широте не Бекуа, а Кануана, что несколько оправдывало береговые очертания.
Леша выслушал эту концепцию устало и, казалось, был готов принять ее за чистую монету, но тут взгляд его упал на пейзаж по левому борту. А там всё плыл остров, быть которого не могло. Разум помутился у бывалого шкипера, и он заорал, тыча пальцем в окно:
- А это тогда что такое?!
И неподдельное отчаяние было в его голосе.
Я на секунду замялся, но идея пришла быстро:
-   Смотри, на карте написано «От Мартиники до Гренады». Значит острова, не входящие в эту гряду по долготе, на карте просто не обозначены!
Стены кают-компании сотряслись от вопля шкипера Леши:
- Нет! Нет! Это невозможно! Этого быть не может! Это английские карты! Англичане всегда! Наносят на карту! Все берега! – и он опять уставился на неведомые земли, окружавшие нас со всех сторон.
Один только Андрюша за штурвалом не разделял общего пессимизма и все просил:
- Давайте войдем в этот пролив, а? Давайте? Хороший пролив, видно, что глубокий. А?
Ему глубокомысленно отвечали, что без лоции нельзя соваться в воду и мы не можем рисковать яхтой и экипажем. Хотя Андрей был ближе всех к истине, поскольку шли мы вдоль наветренной стороны Бекуа (о чем не догадывались), а глубины там такие, что не токмо яхта, а и субмарина пройдет.
В конце концов, мы решились на позор, встали на рейд у какого-то пляжа, девушки-добровольцы сплавали на берег и вежливо осведомились у загорающих, что это за остров. Львович мрачно сказал, что для полноты картины, надо было бы спросить еще, какой сегодня год и что это за планета.
Нас пристально оглядели, но вежливо ответили. Так мы постигли, наконец, истину, отсутствие которой тяжелее всего далось Леше. Ничто еще не выбивало этого ковбоя из седла, и я горд, что это удалось именно мне и именно в мою вахту.
- Пока рома не выпью, не приду в себя – только и сказал Леша, когда  все было позади. Кстати, урок всем шкиперам – пришли в гавань, встали на стоянку – определитесь и занесите координаты в судовой журнал, которого, кстати, у нас и не было.

Майфренды

Как только яхта входит в бухту острова, тут же к ней изо всех лопаток несется местный парень, сидя верхом на старой доске от серфинга и выгребая обычной доской. Он орет: «My friend!  My friend!» и показывает, что готов ловить носовой конец и заводить его за буй. Услуга эта стоит 10 EC  (Eastern Caribbean Dollars) или «иси», как мы их называли.  Позже у борта другой парень орет «My friend!» и предлагает рыбу, потом третий – майки и сувениры. Так что мы нарекли весь народ, населяющий Антильские острова майфрендами.
Как я уже говорил, почти все жители – совершенно черные негры, и только процентов 6 – креолы, которые отличаются приятными чертами лица и более светлой кожей. Но мы их встречали хорошо если по одному на острове. Основная же часть майфрендов мужиков – довольно мрачные типы с копной волос, связанных в косички и часто – в каких-то высоченных, плотной вязки шерстяных колпаках. Они большей частью сидят у тротуаров на улицах, курят траву и горланят что-то невразумительное.
В городке Кингстаун я долго наблюдал за одним тощим майфрендом, который сидел у входа в супермаркет и пел лишенную приятности песню, в которой были следующие синкопы:

При этом певец блаженно закрывал глаза, вытягивал шею и губы трубочкой или запрокидывал всю физиономию назад.  Ходят они все не торопясь, в развалку, беспрестанно озираясь по сторонам. Черты лица у большинства резкие и неприятные, взгляд недобрый, однако это не знак худых намерений, а национальная эстетика.
Мы смотрели, как два земляных рабочих копают канаву. Один долго озирался, потом воткнул лопату в землю и задумался.  Через минуту он вытащил ее с кусочком земли и скинул прилипшую землю в сторону. После чего он сел и больше уже не вставал, пока мы не ушли.

Когда мы вошли в один явно внутренний порт (т.е. не для туристов) взять на борт воды, и встали к пирсу, у яхты тут же собрались портовые бичи. К нам неофициально обратились с просьбами экономической помощи в виде сигареты или банки пива. Один здоровый майфренд с особенно зверской физиономией долго смотрел на Львовича, который  без удовольствия пил пиво в кокпите. Потом он сказал:

Следует отметить, что на борту всегда есть толстая книга «Sailing guide», где подробно описаны все бухты островов примерно в следующих выражениях:
«Прекрасная бухта такая-то. За три мили от бухты к вам подъедут и будут предлагать взять ваш чальный конец и довести до буя. Откажитесь от этих услуг. Позвоните по рации Дэвиду, владельцу ресторана на берегу и он всё устроит. К вам подъедет «Harbor-master» Томас на лодке и поможет вам швартоваться. В миле от берега есть красивый водопад. Туда вас может отвести Ронни. Как раз в том месте, когда вы почувствуете сильную жажду, находится магазин с напитками и винами. Customs работает с 16 до 18, но вы сами туда не ходите, к вам на лодке подъедет Маркус и всё оформит».
И так, в том же стиле про все бухты. Книга издается каждый год, так что все имена свежие, в чем мы лично убеждались. Впрочем, бывали и казусы. Мы сидим на борту в бухте, Леша на корме чистит картошку. К нам медленно плывет в воде черный мужик. Подплыв, он вопрошает: «How long you can stay on my buoy».

  Он потребовал банку пива за буй, сунул ее в трусы и неспешно поплыл к другой яхте.
Через полчаса на лодке подкатил парень, выслушал историю, ухмыльнулся и сказал: «I am real Markus», взял 40 иси за стоянку и укатил. В подтверждении властных полномочий на его плюшевой груди красовалась массивная золотая цепь.
В деревнях много толстых баб, по утрам кричат петухи, но тут же идут стайки школьников. Девочки  все в зеленых длинных юбках, мальчики – в отутюженных брюках, все в белоснежных белых рубашках, на ногах белые носки и черные ботинки на толстой подошве, что в такую жару показалось мне излишним шиком. Одна ученица, лет 14 – 15 несла в одной руке портфель – в другой – полугодовалого младенца, с которым, видимо, сидела и на уроках.
Примерно такого же возраста девочки сидят по вечерам в портовых барах, все очень худенькие, развязные и страшненькие. Как все подобные барышни, они слишком шумно веселятся, а потом излишне беззаботно улыбаются, когда толстые немцы уводят их по своим яхтам.
В деревне мы всё искали супермаркет, и нас всё отсылали куда-то за гору, в другой Town. Умаявшись, мы спросили у мрачного мужика, а сами-то они где отовариваются. «У Боба» - ответил он и ткнул пальцем через дорогу. Там стоял сарай с настежь открытыми дверьми. Мы зашли и попали в совершенно советское сельпо конца 70-х. Дощатые полки, на которых соль, спички, консервы, макароны да растительное масло. В ящике обрезки курицы, т.е. то, что не пошло в магазин для белых «за горой» (ножки, грудки, крылышки). Зато всё стоит копейки, а из куриных обрезков мы сварили прекрасный суп и обрели себе трех друзей навеки в лице маломерных робких псов.
Базар у причала являет собой пеструю картину. Рыбы навалено везде множество, но торговля идет не шибко. Вот тощая молодуха долго выбирает рыбу, молча смотрит и, видно, что-то считает в уме. Наконец откладывает четыре тощих, как сама, рыбок и платит за них необъятной толщины торговке.  Не ведаю, что можно сотворить из такого количества рыбок на всю семьи, а семьи там не малые. Другая деваха, рядом, зашла в море и вдруг… начала подмываться, да еще прополоскала свои «крылышки», отжала и приладила на прежнее место. В большой моде среди девиц сидеть в тени и расчесывать друг другу жесткие патлы. Это я читал еще у Гончарова – за 150 лет привычки не меняются. Несколько раз меня осторожно трогали за рукав патлатые черти и что-то мямлили в нос – предлагали траву, которая здесь, говорят, ни с одной другой в мире не сравниться – духовита и забориста.
Местных белых мало, они все больше ездят в машинах с кондиционером и сидят в офисах. Впрочем, как-то на пирс забрел белокожий нищий, в вязаной шапочке, с рыжей бородой. Постоял, поглядел на нас, да пошел прочь. Бог ведает, что занесло его на этот край Земли, и как он достиг такого состояния. Прочие черные бомжи смотрели на него с презрением. В воздухе была разлита какая-то вечная лень, тягучая жара, вечное лето, вечная апатия, дырка в кармане,  отсутствие желаний, кроме самых привычных – покурить травы,  перепихнуться, случайный заработок, а там глядишь – и жизнь прошла.

Карибский стол

Впрочем, есть еще одно невинное удовольствие, доступное даже нищим – это фрукты. Они на островах вызревают постоянно, точнее – по очереди и круглый год, так что постоянно что-то поспевает. К тому же надо учесть, что слово «манго», к примеру, не имеет однозначного, как у нас, смысла. Этот фрукт примерно пятидесяти сортов, из которых тот, что продается у нас, едят только свиньи. Прочие сорта гораздо нежнее и ароматнее, но до нас не доедут – испортятся в дороге. Впрочем, и кроме манго я видел и пробовал множество разных плодов, каждый из которых имел свой вкус и аромат, как правило, довольно своеобразный, но порой слишком навязчивый. Иногда фрукт было опасно есть – косточка имела острые шипы. Разнообразие фруктовой жизни обуславливается и тем, как высоко над морем растет дерево, на какой стороне склона и на какой почве. Те же бананы были короче и толще наших, с тонкой кожурой и более нежным и свежим вкусом.
О кокосах я не говорю, эти орехи валяются повсюду,  и я думаю, они лишили жизни или разума не одного негра – падают они сверху неожиданно и бесшумно, так что я старался под кокосовыми рощами не ходить. Кокос можно поднять, расколоть ножом, выпить молоко и выгрести сам орех. И то и другое мне не понравилось, практически нет вкуса. Гончаров в «Палладе» писал, что кокосовое молоко «прохлаждает», но я думаю, это от отсутствия в XIX веке холодильников. Не показался мне и авокадо, хотя Леша был большим его ценителем, отбирал самые спелые плоды, вычерпывал из них зеленоватую массу, после чего смешивал ее со специями, яйцами и Бог весть еще с чем, но результат получался, на мой взгляд, довольно пресным. С тем же успехом можно было кулинарно облагородить и вату из аптеки. Зато очень хороши лаймы, маленькие зеленые лимоны, которые разрезают пополам и выдавливают на рыбу и в любую другую еду. После этой процедуры рыбу можно давать новорожденному младенцу, т.к. лаймы эти обладают сногсшибательным антисептическим действием.
Разнообразие фруктов привело еще к одному производству. Местные товарки делают  из них нечто вроде вина, крепостью 20 – 25, а порой и выше,  градусов. Эти «плодово-выгодные» настойки продаются на местных базарчиках. На прилавке под соломенной крышей  стоит штук 40 образцов бутылок, каждая имеет свой цвет и оттенок от бледного до ярко-ядовитого. Некоторые просто с чистой настойкой, другие почти до горлышка наполнены смесью нарезанных фруктов. Андрюша, как большой ценитель местных нравов, постоянно бегал на рынок, и каждый раз приносил другую бутылку.

А было действительно хорошо, вкус необычный, тонкий, крепость – нужная. Я добавлял льда и водки и уверяю вас, такой коктейль  вы не найдете ни на одной самой светской столичной тусовке.

Но, конечно, не менее любопытны для нас были дары моря. Майфренды на стоянках постоянно предлагали нам рыбу, которую при нас вытаскивали из моря. Наиболее распространенным вариантом был «red snapper», рыба, похожая на нашего окуня, только совсем красного цвета. Была какая-то неплохая, с ядовитыми зубами, но рыбьи зубы из нас никто не ел, так что мы были вне опасности. Майфренд рыбу и привезет, попросит кастрюлю, почистит её, нарежет ломтями для жарки, туда же луку, чесноку, специй, карри, немного белого вина и выжмет лайму – все ингредиенты вы подаете ему с кормы.
- Пусть постоит полчаса – скажет он – и жарить пять минут.
Везде нам предлагали лобстеров и то, что в Европе считается страшным деликатесом, здесь почти обыденность. На острове Иос в Греции мне в таверне поднесли лобстера за 60 евро и не сказать, чтоб он был очень крупным. Здесь, после долгих пересчетов я выяснил, что цена лобстера (уже в готовом виде) составляет 6 евро за килограмм, что соответствует цене говядины в Москве (около 150 рублей). Лобстер был хорош, но еще лучше оказалась местные мурены. Нам привезли их живыми, в деревянной клетке, где они извивались, всячески выражая свое неудовольствие. Мясо жареной мурены – белое, сочное, очень вкусное и почти без костей.
Ели мы и тунца, но он среди прочих местных рыб parvenu, суховат и  лишен поэзии.  Те, кто ели акулу, хвалили, но и она для мурены не конкуренция. Короче, морских тварей мы съели немало. Настолько, что в наш последний вечер на Мартинике, в ресторане, когда все по инерции опять назаказывали всяких осьминогов и акул, я попросил себе простое филе кенгуру. Рыбоеды потом каждый давали мне пол своей порции за кусочек обычного мяса. Пили мы при этом французское вино, которое приносили в ведерках со льдом, а за верандой шумел прибой, и брызги долетали до перил.
За соседним столиком сидел белый парень - француз с мадмуазель и когда ему принесли такое же ведерко, я понял, как надо зарабатывать уважение официанта. Тот налил вина на донышке длинного фужера и протянул.  Мсье взял, поболтал вино, сунул туда свой галльский шнобель, опять поболтал, опять сунул нос, потом осторожно отпил глоток, словно вино дала ему сама Лукреция Борджиа, опять поводил своим локатором по краю фужера и только после этого нехотя кивнул.  Всё это время черный официант стоял, почтительно изогнувшись, и умильно глядел на шаманство. Из любопытства я отпил из такой же бутылки на нашем столе – кислятина, каких свет не видывал (чего-то вроде Colombard Chardonnay или Merlot win de pays d’oc). И я добре хлебнул черного  капитанского рома с острова Ямайка.

Господа шкипера

Но, шли мы, между прочим, на большой яхте, а она требовала какого никакого управления. Еще на берегу мы договорились шкиперить в очередь, дневными переходами и в свой день вахтенный шкипер получал полную власть над яхтой и экипажем. Перечить ему никто не мог, разве что  он не задумал бы открыть кингстоны. Впрочем, в открытом море работы было немного, разве подбить паруса, да определиться из любопытства – сколько прошли, сколько осталось. Было и еще одно важное дело. Спустя некоторое время после выхода, все шкипера переглядывались и, подняв одну бровь, вопрошали друг у друга:

Тогда Андрюша шел на камбуз и колдовал над томатным соком, смешивая в нем разные специи, добавлял по краю стакана водку в нужно пропорции и вручал команде по стакану.
- Ух! Хорошо пошла – выдыхала команда и снова принималась за работу, т.е. сидела в кокпите, поглядывая на паруса и на море.
По настоящему авральная работа начиналась при заходе в бухту. Тогда шкипер начинал командовать. Если он мешкался, команда приходила на помощь:

Шкипер оживал:

Команда работала, вязала «беседки», бормоча про себя: «Как её вязать-то, едрить, так, что ли?…».
Соответственно, свои трудности были при выходе в море. Тогда особенно доставалось рулевому. Пыхтевшие у грота ядовито спрашивали его:

Наконец, паруса стоят и набиты ветром, яхта легла на курс и шкипер командует:

Педантичный Львович, стоя на вахте, забавлял меня тем, что, спрашивая курс, («держи 35» - говорил я, к примеру) каждый раз уточнял:

В тишине катамаран режет волны носами, остров уходит назад, утренний ветерок приятно освежает, альбатросы парят, выглядывая свой завтрак. Спустя время, команда переглядывается: «не пора ли?».

Море в тех краях довольно пустое, это вам не Эгейское, где только вперед и смотри. Встречными курсами мы, считай, почти ни с кем и не пересекались. Однажды, шли под парусами и, по причине слабого ветра, подрабатывали дизелем. Навстречу идет яхта под рангоутом, или, как говорит Леша, под «дизель-шкотом».

Как шкипер Леша был надежен и почти невозмутим (понимаете, почему «почти»). «В море» - говорил он – «всё происходит медленно и печально». Во время перехода он мог мгновенно заснуть в любом месте, но нутром чуял неладное. К примеру, я, решив подтянуть геную, «художественно», в перехлёст,  заложил шлаги на лебедку и пытаюсь чего-то там крутить.

Проблемы пару раз возникли с соседями по стоянке. На Тобаго Кейс встали на якорь. Согласен, слишком близко к яхте слева, но ты скажи спокойно: «Ребята, встали бы подальше. Неровен час, ночью ветер перемениться, ведь навалитесь!» Нет, какая-то девка с голыми титьками заорала, как фендфебель:
- You are bad skipper! What are you doing?!
Совершенно эти еврочеловеки народ нестрессоустойчивый, в истерику впадают с удовольствием и по любому поводу.
В другой раз, только встали на якорь, как рядом стал делать то же самое английский экипаж. Леша пошел на нос и вежливо стал увещевать:

Под проливным дождем мы начали все сначала, встали на пирс с другой стороны, бортом к этим безобразникам. Я спросил Лешу, не сказать ли им, что это нехорошо. «Пусть их мама воспитывает» - ответил Леша. Я пытался потом пристально смотреть на них, благо рядом. Всё-таки англичане, морская нация. Ни фига, ни тени смущения, может они вообще не поняли, что нагадили? Зато вечером мы им дали – на полную громкость врубили «Ждет Севастополь, ждет Кронштадт». Будут знать, как чужие якоря с грунта подрывать.
Там же познакомились с французом Жан-Пьером, седым негром с печальными глазами лет за шестьдесят. Он, со своей белой женой француженкой стоял на моторной 34-футовой яхте около нас. Замечу мимоходом, что я никогда не мог понять, каким образом француженки, будучи в молодости далеко не красавицами, к старости умудряются приобрести следы былой красоты на лице. Именно такая жена была у Жана-Пьера. Они вышли на пенсию и уехали из Франции полгода назад. Купили здесь катер и собираются провести на нем остаток жизни, кочуя с острова на остров. Утром его жена готовила завтрак, а Жан-Пьер сообщил, что они сегодня отваливают на Бекуа, где в ресторане на вечер у них заказан столик. Жена его печально улыбалась и разливала кофе.
Я ничего не пишу здесь о наших дамах, которые украшали наш быт, обеспечивали завтраками и обедами и вообще вели себя на борту достойно. Не пишу потому, что всё хорошее я им скажу сам, а плохого писать нечего. Добавлю лишь от себя, что женщина на борту вовсе не к несчастью, а напротив – к уюту, вкусной еде и чистой посуде.
Так что, когда мы сошли последний раз с яхты на берег о. Мартиник,  стало странно, что завтра не идти в море и под ногами будет только твердая земля. Ночью мою постель в отеле покачивало. Это еще не самый эффектный вариант. Вечером, когда сидели за столиком в ресторане городка Сент-Энн, Леша вдруг резким движением схватил бутылку.

Но ему никто не поверил:
- Небось,  не за тарелку ухватился.
Наутро мы последний раз прошлись по узким улочкам Сент-Энн, где и одна машина с трудом проедет, площадь в десять шагов, старый католический костел, закрытый на вечный ремонт, домишки в два этажа, в одном из которых располагался наш отель «Ля Дюветт». Окно номера на втором этаже выходит на море и лес мачт, рядом кокосовая пальма, но до орехов не дотянуться – высоко.
Море из окна выглядело тихим и ласковым, но мы знали, что милях в трех от берега начинаются «бараны», усиливается напряжение мускулов океана, и чем дальше от суши, тем могучее и сильнее волны, крепче удары пенных гребней и тоньше свист ветра в вантах.
Но если вы будете почтительны к этой необъятной силе, океан выпустит вас из своих суровых объятий и, на прощание, у пирса, лизнет тихой волной корму, да нежно дунет, касаясь ласковым свежим дыханием ваших разгоряченных обветренных лиц.

Бухта Валилабу

Валилабу на Сент-Винсент.
Что за чарующие звуки!
Но море нас зовет к разлуке,
И допивая свой абсент
В таверне с вывеской «Анкоридж»,
Последний раз на пальмы смотришь,
Кидаешь в шум прибоя цент.
Поднимешь якорь, ставишь грот
И в оверштаг на поворот
На Сент-Лючию. За тобой
Вдаль уплывает за кормой,
Навек войдя в твою судьбу,
На Сент-Винсент, Валилабу.

<< Начало